Незаконченная опера М.П. Мусоргского "Женитьба"
Удачный опыт Даргомыжского с его "Каменным гостем", в постановке которого Мусоргский принимал самое живое участие, так воодушевил Модеста Петровича, что он решился на эксперимент еще более смелый — положить на музыку не стихотворный текст, а прозу комедии Н. В. Гоголя «Женитьба»! Сюжет «Женитьбы» ему подсказали, как говорил позже композитор, в шутку Даргомыжский и не в шутку Кюи. Наконец-то, после «Гана-исландца», оставшегося в проекте, и «Саламбо», не доведенной до окончания, Мусоргский нашел близкий ему, русский сюжет, да еще воплощенный в произведении его любимого писателя. И хотя фабула «Женитьбы» не отличалась глубиной и значительностью — в основе ее лежало комическое происшествие из жизни чиновников и мещан, она давала широкие возможности для создания ярких речевых характеристик действующих лиц, а главное — очень увлекла композитора необычностью задачи.
Мусоргский писал Шестаковой: «Ведь успех гоголевской речи зависит от актера, от его верной интонации. Ну, я хочу припечатать Гоголя к месту и актера припечатать, т. е. сказать музыкально так, что иначе не скажешь, и сказать так, как хотят говорить гоголевские действующие лица... Это жизненная проза в музыке, это не пренебрежение музыкантов - поэтов к простой человеческой речи, не одетой в героическую робу, — это уважение к языку человеческому, воспроизведение простого человеческого говора». Над «Женитьбой» Мусоргский работал так увлеченно, что по завершении первого этапа работы уже не мог слышать никакой речи без того, чтобы мысленно не перекладывать ее на музыку. Римскому-Корсакову он писал: «...Если отрешиться от оперных традиций вообще и представить себе музыкально разговор на сцене, разговор без зазрения совести, так „Женитьба" есть опера. Я хочу сказать, что если звуковое выражение человеческой мысли и чувства простым говором верно воспроизведено у меня в музыке и это воспроизведение музыкально-художественно, то дело в шляпе». Мусоргский называл свое произведение «разговорной оперой» (opera dialogue). Стремление приблизить оперу с ее условностями жанра к реальной жизни, попытка передать в оперном речитативе живую человеческую речь была свойственна тем композиторам, которых принято называть реформаторами, например, К. Монтеверди (XVII век), К. В. Глюку (XVIII век). Смелый эксперимент осуществил и Мусоргский в опере «Женитьба».
Однако для крупной музыкальной формы столь последовательное ограничение выразительных средств одним речитативом могло оказаться губительным. При всей интонационной изобретательности и наблюдательности Мусоргского опера, состоящая только из разговорных речитативов, переставала быть тем, что называлось оперой. В ней не пели, а декламировали. И хотя задачу «музыкальной художественности» Мусоргский не забывал и осознавал отлично, но в конечном результате своего опыта не мог быть уверен. «„Женитьба" — это клетка,— говорил он,— в которую я засажен, пока не приручусь, а там на волю... Даст бог жизни и сил, крупно побеседую». Поэтому, сочинив с большим подъемом и вдохновением первое действие «Женитьбы» в четырех картинах (причем сочинение заняло очень мало времени—три месяца летом 1868 года) и уже начиная обдумывать второе действие, Мусоргский все же не стал продолжать эту работу. Он сообщал В. В. Никольскому: «Я написал целый акт музыкальной прозы, окрасил 4-е личности—акт, на мой взгляд, удался, но я не знаю, что будет с тремя актами. Я знаю, что они должны быть хороши, но не знаю, могут ли быть... А сквозь мрак неизвестности я вижу, однако, светлую точку, и точка эта — полное отречение общества от бывших (да, впрочем, и теперь существующих) оперных традиций... Пробивая новый путь, чувствуешь удвоенные силы, а когда сила удвоена... то можно работать и весело работать. Только это обстоятельство сводится на формулу воров: la bourse ou la vie — la vie ou le drame musicale*. Разумеется, и то и другое, ибо одно без другого немыслимо».
Безошибочный инстинкт художника удержал его на грани перерождения оперы в драматический спектакль с музыкой; ведь поиск музыкальной правды мог быть осуществлен без отказа от издавна присущих опере форм — арий, хоров, песен, ансамблей. «Женитьба» для Мусоргского—все же только «этюд камерной пробы», очередной этап работы, «посильное упражнение музыканта... желающего изучить и постигнуть изгибы человеческой речи в том ее непосредственном, правдивом изложении, в каком она передана гениальнейшим Гоголем». Однако и недооценить эту работу никак нельзя. Законченное первое действие «Женитьбы» стало замечательным образцом жанра редкого и нового не только для того времени, но и для музыки XX века. И хотя оперой в общепринятом смысле слова «Женитьбу» назвать трудно, но в отношении сценичности, живости действия и точности музыкальных характеристик героев произведение стало этапным в творческом пути композитора. Через речитатив Мусоргский смог обрисовать физиономию каждого из действующих лиц—тупого тяжелодума Подколесина, легкомысленного вертуна Кочкарева, угрюмого слуги Степана и трещотки-свахи Феклы.
Исполнение «Женитьбы» прошло в балакиревском кружке с успехом. Стасов был в восторге от оригинальности замысла; Кюи и Балакирев, не принимая этот опыт всерьез, отдали должное мастерским и ярким музыкальным характеристикам. Исполнителями были сам автор (Подколесин и Степан), А. Н. Пургольд (Фекла) и А. С. Даргомыжский (Кочкарев), который сильнее всех увлекся этой затеей. И не случайно: ведь именно его идея «музыкальной правды» нашла в музыке Мусоргского талантливое воплощение, а опыт «Каменного гостя» — достойное развитие. О постановке «Женитьбы» на сцене думать не приходилось; да и сам Мусоргский, почувствовав свои силы в передаче живой речи через музыкальный речитатив, хотел писать большое, монументальное произведение.